Игорь Зиновьев: Я хочу тренировать и быть полезным своей стране (+видео)

Один из ветеранов и пионеров русского MMA Игорь Зиновьев в своем недавнем и очень интересном интервью сайту PROСПОРТ вспомнил все: смешанный стиль по-советски, подпольные бои в Америке и мысль за секунду до конца титульной схватки.

Я написал ему в скайп: «Хотел бы пообщаться с Игорем Зиновьевым, который выступал в смешанных единоборствах в 90-х. Это вы?» Пришел ответ: «К сожалению, это я».

Созвонились. У него в Америке утро, у меня ночь.

— Игорь, почему «к сожалению, я»?
— Это в шутку. Иногда бывает, что в скайпе спрашивают люди (чаще всего американцы, бразильцы, японцы) — я ли тот боец. Говорю, что нет. Или что я его брат. Или еще что-нибудь в этом духе, чтобы было меньше распросов. Столько времени уже прошло. Да и не умею я о себе разговаривать.

 Когда оказываюсь в новой для себя компании, меня товарищи порой пытаются представить: «Вот Игорь – чемпион по той версии, по этой». Я очень их прошу не делать этого. Ребята, ну не надо. Это было почти 20 лет назад. Ходить и бряцать старыми титулами мне не хочется. Я живу сейчас, а не 20 лет назад.

— Как вы стали бойцом ММА?
— Вообще мешать стили начали еще в СССР, когда появились соревнования ВДВ по рукопашке. Мы выступали в закрытых решеткой шлемах, все было разрешено: удушающие, броски, болевые, добивания.

— Армейский рукопашный бой
— Да-да-да. Меня это сильно заинтересовало. Потому что мы и до этого с моим тренером помимо борьбы уделяли внимание ударной технике. Тренировка заканчивалась, все уходили, мы закрывали зал и оставались вдвоем-втроем — отрабатывали удары, какие-то комбинации небольшие. Еще не соображая, к чему это все, как все это связывать. В армии когда служил, тоже занимался единоборствами. Вернулся на гражданку — стал работать в МВД СССР. В транспортной милиции. Боролся, по рукопашке выступал, инструктором был. Ну, и мы в бане парились с моим товарищем по средам. И какой-то черт к нам прилип. По-русски разговаривал. Оказалось, американский священник. Захотел к нам на тренировку сходить. Сходил. Говорит: «А вы не хотите в Америку поехать?». Ну хорошо, хочу. И он сделал мне приглашение, представляешь? Это был 1991 год, август. Я хотел ехать.

— А вокруг все рушилось.
— Вокруг — да. И для меня лично тоже: в автокатастрофе погиб Фарит — мой самый близкий друг. 17 августа его похоронили. И я отложил поездку. Полетел только 9 января 1992-го. На тот момент я в России работал телохранителем у шведского предпринимателя, зарабатывал хорошие деньги — поэтому меня, наверное, и выпустили. Прилетел — меня никто не встретил, конечно. И совершенно случайно наткнулся в аэропорту на своего товарища: я знал его по Петербургу, он работал официантом в ресторане «Невский». Он давно жил уже в Америке и кого-то провожал в тот день. Я говорю: «Леха, ты что здесь делаешь?». «Я-то здесь живу. Это ты что тут делаешь?». Он меня сразу повез к себе домой, я рассказал ему про священника, про то, что его сейчас уже не найти, что по телефонам никто не отвечает. Товарищ помог мне найти залы для занятий. По-английски я был на уровне «хай-бай». Люди жестами мне объясняли, что надо делать. Тренировался, кое-как общался — ну и в конце концов попал на закрытые бои.

— В смысле - подпольные?
— Да, никаких лицензий у организаторов не было. Казино, ринг, богатые люди с сигарами. В дыму этом дерешься. Я просто зарабатывал кэш: за победу платили 5 тысяч долларов. И тут появился на моем пути итальянец один. У него квартира была здоровая — весь этаж в доме выкуплен. Там был зал, татами и он людей тренировал — и по джиу-джитсу, и по кикбоксингу. Сказал, что организовываются бои Extreme Fighting и инвесторы хотят посмотреть, что это такое. И предложил мне им показать. Ну, хорошо, говорю. Пришли инвесторы, привели мне какого-то черного Васю, 250 фунтов весом. Чистый боксер, мне нетяжело было с ним разобраться. Ну и все. Люди заинтересовались. Я начал выступать. Много тренировался, начал изучать бразильское джиу-джитсу.

— Получалось?
— Бразильская школа сильна в партере, но когда ты ловишь саму изюминку в бразильском джиу-джитсу, то это для тебя как на ладони. Мне лично было легко: я возился с черными поясами, которые сейчас преподают. И часто результат их расстраивал. Я не говорю, что я лучший боец на свете. Просто у меня с ними почему-то неплохо получалось. Я изначально как губка впитывал все, что узнавал у них на тренировках. Специально залезал в сложную ситуацию и смотрел, что они будут делать. Учился на ходу.

— Правда, что до четырех лет вы не могли ходить?
— В детстве много болел. Менингит, свинка. И у меня пошло такое осложнение на ноги, что я действительно начал ходить только ближе к пяти годам. Очень долго лежал в больнице. Все это помню обрывками. Открываю глаза – мама сидит. А рядом костыли стоят. Мои. Потом выключаюсь. Открываю глаза — вижу апельсин. Встаю за ним с кровати, падаю. Ноги были слабые.

— Как пошли?
— Меня бассейн вытянул. Я начал плавать, ходить, на велосипеде ездить — мама была так счастлива, что не передать словами. Из лягушатника, где я просто барахтался, попал в спортивную школу по плаванию. Из плавания пошел в единоборства. Ходил тренироваться в петербургский дворец пионеров — дзюдо и самбо. Когда прилетаю в Россию, до сих пор приезжаю туда — все старые тренеры там работают. Друзей-боксеров у меня было очень много. Я и с ними ходил тренироваться. Ударчики поставили, с ножками разобрались.

— Когда в транспортной милиции работали, приходилось эти удары применять?
— Я числился сотрудником милиции по аэропорту Пулково. Мне дали такие льготы, что я выступал за них, тренировал группу сотрудников, — это и было моей работой. На задания я не выходил. Вообще тут есть такая тема. Тебе поставили удар. И ты хочешь где-то его попробовать. Вот я был тренером. В группе были молодые пацаны, 16-17 лет, но они били, как из пушки. И мне периодически звонили из милиции: «Слушай, забирай своих». Но я ради развлечения не дрался на улицах. Только заступался.

— Вас корочка часто выручала, когда на улице дрались?
— Помогала пару раз, когда появлялась милиция: «О, этот свой. А этих пакуем». В Союзе вообще часто драться приходилось. Ребята надо мной смеялись: «Игорь драться боится, поэтому людей выносит с первых ударов». Мы с Фариком, он боксерчик был, порой бились спина к спине. Против четырех, пяти.

— Травм много было?
— Руки разбивал себе сильно. Один раз заступился за девушку, драка недолгая была: двух уронил — на каждого по удару. Но правую руку разбил очень сильно. И сглупил — не пошел к врачу. Развилась флегмона. Кожа начала прогнивать, кисть не работала уже. Я пришел в больницу — вот, говорю, с рукой что-то. Медсестра на меня как заорет: «Ты идиот!». Первым трамваем в медакадемию отправили, резанули там, под капельницу поставили. Руку спасли. Или другой случай. Мутант перекачанный водки обожрался, забрался в автобус, начал всем мешать. Нашел красивую девчонку, к ней полез. Я ударил, он уснул, но в целом вышло неудачно: я руку об зубы разбил, ее потом разбарабанило. Да еще пассажиры закричали на меня: «Он его убил! Милиция!». Мне водитель кричит: «Сынок, беги быстрей отсюда!» — и двери открыл. Ну я и побежал. Про то время вообще полно историй.

— Рассказывайте все.
— Да что говорить. Мы с тренировки шли — и почти каждый вечер видели, как кто-то дрался на Невском проспекте. Толкаются, бутылки кидают. Пьяные вырывают у девчонок сумки. Ты его схватишь, он нож достает. Или палку. Или арматуру. Я молил Бога, чтобы до дома дойти и не подраться. Ты же идешь уставший с тренировки, руки уже разбитые, тяжелые, делать ничего не хочется. Были не очень хорошие драки, когда мне руки протыкали, колени резали. Был эпизод, я уезжал с поля боя на крыше такси, а мне стреляли вслед из пистолета.

— А что случилось?
— Мы приехали отстоять правое дело. Одного парня вместе с девушкой какие-то черти избили. Ну мы подъехали. Постояли, подождали — никого. И все стали медленно разъезжаться. В какой-то момент на месте осталась одна машина — в ней был я и ребята, у которых почему-то не было даже ключей от этой машины. И с той стороны появилось человек пятнадцать. Начали стекла бить, ножами через окна тыкать. Картина жуткая. Я пока закрывался, мне руки все истыкали ножом. Потом мы вырвались из машины, бросились врассыпную. Я по пути нескольких посадил, тут уже смотрю — один за пистолетом потянулся, я ему чпокнул и деру дал. По набережной ехало такси с пассажирами, я заскочил на крышу, метров двести отъехал, кричу таксисту: «Батя, притормози!». Он малость притормозил, я спрыгнул. Люди, которые все это видели из окна, потом говорили: «Мы сначала думали, что это кино снимают». Но это не все.

— Что еще?
— Домой когда попал, засунул руку под футболку, а у меня под кожей оказалось сломанное лезвие ножа. Ничего не задело, просто вошло под кожу. Сунули в суматохе сбоку, я почувствовал, что что-то звенькнуло, и не обратил внимания. А нож был, видно, перекаленный — и сломался. И когда я вытаскивал это лезвие, вот тогда мне стало не по себе, вот в этот момент накрыл страх и затряслись руки. Мне же кишки могли выпустить.

— У вас послужной список по sherdog.com такой: 4 победы, 2 ничьих, 1 поражение.
— Не знаю, как считают. Когда выступал, был рекорд 21 победа, 0 поражений. А потом куда-то все делось. Вообще тогда были по-своему интересные бои. Знаете, почему? Не было смешения стилей и техник, как сегодня. Люди пытались выйти и доказать превосходство своего стиля.

— Вы же выступали, еще когда в ММА дрались на голых руках?
— Да, тогда можно было только фиксировать запястье. Даже палец большой нельзя было бинтовать. Поэтому работать приходилось в полном напряжении. Любое неправильное движение — хрусть, и все. Я на тренировках работал на очень жестком кожаном мешке — без перчаток. И на деревяшках делал хорошую набивочку. Но потом пошли бои уже в перчатках.

— В подпольных боях платили 5 тысяч за победу. А в официальных?
— Ну вот в Японии более-менее было. Перед боем давали аванс — от 5 до 15 тысяч. Если проигрываешь, ничего больше не получаешь. Выигрываешь — еще 15-20. За чемпионский пояс, правда, дали всего 8 тысяч.

Зиновьев выигрывает чемпионский пояс «Extreme Fighting» в среднем весе у Марио Сперри (Игорь владел чемпионским титулом до распада организации, проведшей свой последний турнир в 1997 году)

С авансом, кстати, была история. У меня был запланирован бой с Джоном Лобером. И за три дня до соревнований я порвал левое плечо. Позвонил менеджеру: «Руку травмировал». А аванс уже был получен. Менеджер говорит: «Ну выйдешь тогда – и в первом раунде снимешься. Не потеряешь аванс и операцию тебе оплатят». Ну хорошо. Я вышел на бой, начал одной рукой драться. После первого раунда менеджер говорит: «Ну что, снимаемся?» А я так подумал: «Да нет, дальше бьемся». Довели бой до конца, пятнашку еще получил.

— Какой гонорар вам давали за бой против чемпиона UFC Фрэнка Шэмрока?
— Если не ошибаюсь, 10 за бой + 10, если бы победил. 

— Но вы получили только 10
— Да. Мое единственное поражение. И сломанное плечо. Это моя тупость и глупость. Я был так уверен в себе, что перед боем думал, как выиграть красиво. Помню свою мысль, когда он вырвал меня: «О, сейчас упадем». Сейчас упадем, да. Я не видел ничего страшного. Ну, бросит. Повозимся. А получилось так, что я воткнулся плечом. Вот и все.

Последний бой в карьере Зиновьева

— Вы из-за этой травмы закончили?
— Везде пишут, что да. Но на самом деле я потом выступал — по тайскому боксу, допустим. Я мог бы выступать и по ММА, здоровье позволяло. Моя карьера закончилась, потому что мне наглядно показали: тебя сделают инвалидом и ты останешься один. Все больничные счета после боя с Шэмроком я оплачивал сам — за одну операцию, за вторую. И это меня остудило. Я потух, отошел в сторону.

— Чем занимаетесь сейчас?
— Тренирую, тренируюсь сам, работаю телохранителем. У меня есть американский паспорт, но я не американец.

— Почему?
— Я из России не бежал. Я уехал выступать, встретил девушку — из наших эмигрантов, женился, родился сын. И вот осели как-то здесь. Но домой я постоянно прилетаю. Вот сейчас в январе или феврале опять буду в Петербурге.

— Вернуться насовсем не думали?
— Я хочу тренировать и быть полезным своей стране. Была у меня идея такая: организовать обучение прикладной рукопашке в России. Меня что-то начали отговаривать, но мне все равно хочется тренировать в России. В нашей стране должно быть много таких, как Федор.

— Когда Федор бывал в Америке, виделись с ним?
— Видел его, когда он дрался с Арловским. Но не общались. Честно скажу, подходить и объяснять, как тебя зовут и кто ты, не хочется. Его тренеры, менеджеры вокруг — и может сложиться такое впечатление, что ты в друзья к ним набиваешься.

— Чем ваш сын занимается?
— Его зовут Даниэль-Фарит Зиновьев. Ему уже 18. Не поверишь, сын пошел по моим стопам полностью. Сначала в плавание, потом в регби. И в какой-то момент говорит мне: «Тоже хочу драться». Ну хорошо. Потренировались мы с ним. И тут он заявляет: «Хочу поехать на местные любительские соревнования». «Езжай, – говорю, – по башке тебе там надают». Так он пошел — всех отбуцкал. Теперь хочет тренироваться серьезно, два раза в день. Тут ведь, кстати, соревнования по боевому самбо проводятся. Сын и в них участвует.

— А что — самбо, спортивное или боевое, так популярно в Америке?
— На самом деле не очень далекие люди здесь его раскручивают. Просто под эту мулечку — загадочное слово «самбо», Федор тоже самбист — пытаются заработать. Называют себя: «Обладатель черного пояса по самбо».

— Хотя поясов в самбо нет
— Да! Нам-то смешно, а люди ведутся.